Певица Марьяна Головко начала разговаривать совсем рано, ещё до того, как ей исполнился год — и петь, как говорит мама, тоже начала совсем рано. Её первое воспоминание о пении такое: детский утренник, новогодняя ёлка, Марьяна двух с половиной лет на сцене — она забыла текст стихотворения и просто напела его на придуманную мелодию. С тех пор она не прекращала отношения с музыкой: Марьяна — джазовая певица, солистка музыкально-театральной формации Nova Opera и автор шоу «Клуб благородных певиц».


14 февраля, в День всех влюблённых, мы, как водится, говорим о любви. С Марьяной — о любви к музыке, песням и о том, какую ответственность несут музыканты.

А здесь, по ссылке, вы можете прочесть все материалы из серии о людях, в чьих жизнях есть большая и честная страсть.

Многие знаменитые исполнительницы в интервью говорят о том, что они с детства мечтали быть певицами. А для меня пение было сродни зрению или слуху, мне казалось, что то, что я пою — это абсолютная норма , общая для всех. Поэтому я мечтала о карьере актрисы и хотела играть драматические роли в театре и кино. А петь, я думала, буду и так — ну куда от меня это денется?


В детстве я была очень ленивая. Талантливая, но ленивая. Это тот самый случай, когда лучше было бы чуть меньше одарённости и больше желания. Мне было скучно в музыкальной школе, мне давали слишком простые задания. Но я совершенно точно не могла жить без музыки в пространстве, которое меня окружало. Мой отец — джазовый коллекционер, музыкант, который сменил страсть к барабанам на работу финансиста в офисе — и, соответственно, скучал по ней. Поэтому он отрывался на мне, покупал множество пластинок и дисков, он был моим личным Google Play с обширной музыкальной коллекцией.


Есть музыканты-творцы, а есть исполнители. Бывает, это совмещается в одном человеке, как в случае Фредди Меркьюри, например. Во мне есть глубокая творческая составляющая, которая пока не проявилась должным образом — из-за моих личных страхов. Но я очень толковый исполнитель. Я никогда не могла остановиться на одном жанре, на одном стиле, на одной возможности. Мне всегда казалось, что, как только я чего-то добиваюсь, нужно немедленно брать новую высоту. Например, если я пою академическим вокалом, срочно нужно учиться народному. Если я качественно освоила народный — надо видоизменяться дальше, петь интереснее, глубже, изучать вокал как педагог. Это постоянный и бесконечный процесс, одновременно и хороший, и не очень. Я слышала очень много комментариев в свой адрес о том, что я слишком сильно распыляюсь: мол, взяла бы себе классику и оттачивала бы. Но мне скучно — как в детстве в музыкальной школе. Меня несёт, и мне сложно остановиться.


Я не умею копировать, не умею снимать манеру других исполнителей. Я могу пережить какую-то музыку по-своему и издать её в своей интерпретации — так мне интереснее. Этот путь немного сложнее, потому что, если говорить о кавер-сегменте, люди всегда хотят слышать исполнение точь-в-точь как на пластинке. Если кто-то поёт I Will Always Love You, его оценивают согласно тому, насколько это похоже или не похоже на Уитни Хьюстон. А я всегда оцениваю, наоборот, насколько круто человек видоизменил материал голосом, чтобы песня стала его личной. Зачем нам пятьсот Уитни? Она была одна, её не переплюнуть.


Как по мне, певец строится в первую очередь на личности. Потом — харизма этой личности, то, насколько человек способен донести до широкой аудитории свои смыслы. А уже потом это наслаивается на навыки. Бесспорно, нужно иметь слух и голос — чтобы пение было чистым. Хотя даже здесь — мы знаем примеры грязного пения, которое хватает тебя за внутренности и выворачивает душу наизнанку.

Что-то ценное и что-то волшебное часто не интересует массы. Очень редки жемчужины, которые объединяли и массовую любовь, и высокий профессионализм. Я думаю, что всё дело в преданности правде, своей личной правде, настолько сильной преданности, что она становится близка каждому человеку на планете. Мы, на самом деле, всё время ищем в человеке искренность, и по большей части человека со здоровым восприятием отталкивает большое количество масок. Он может это потерпеть, как нечто искусственное, даже восхититься качеством работы. А потом всё равно затребовать честности.


На нас, музыкантах, лежит большая общекультурная ответственность — лично я считаю, мы обязаны воспитывать вкус, раз уж встали на тропу искусства. Кроме того, как верующий человек, я думаю, что музыкой мы должны нести ещё и духовные ценности. Не моя проблема, нравится человеку моя музыка или нет. Но моя проблема, если после моей музыки человек пошёл и совершил самоубийство. Я бы не хотела созидать в такую сторону.


Чем дольше ты находишься в профессиональной тусовке, тем больше деформируешься и обращаешь внимание на то, как спето, как записано, какие инструменты использовались, насколько хорошо сведено. В итоге ты уже не слушаешь музыку, как нормальный человек. И поэтому я постоянно ищу такие композиции, что заденут меня по-настоящему, как в детстве. Я очень боюсь перейти на поглощение музыкального материала, как конвейер. Мне страшно от этой мысли.

Сейчас весь мир тяготеет к новому и болеет за то, чтобы оторваться от прошлого и скорее унестись в новый мир. А я, наверное, корнями застряла. Я очень люблю определённую культуру советской эпохи, я — ребёнок Таривердиева, и выкорчевать это практически невозможно. Это слышно в моём творчестве, в моих песнях — и поэтому я стесняюсь показать их миру, наверное, они совсем не актуальны в современном мире.


Я, конечно, очень зависима от контакта с публикой — если его нет, это катастрофа. Причём люди могут быть даже в соседней комнате, а я всё равно их чувствую. Я слышу, когда меня слушают. И бывает наоборот — полный зал абсолютно безразличных личностей. 

Наверное, из-за того, что я мечтала быть актрисой кино, я вижу многие вещи глазами той маленькой Марьяны, которой казалось, что где-то рядом с ней постоянно есть камера, которая её снимает. Мы в кино — и об этом всегда надо помнить. Как красиво летят птицы, как красиво светит солнце! Вообще, конечно, Бог — самый крутой продюсер. Он создал очень классный проект.

 

Фото: Оля Цибульская, Дмитрий Тараненко