30 сентября в Украине прошла масштабная зоозащитная акция — Всеукраинский марш за права животных, который собрал тысячи активистов в большинстве городов нашей страны. Организаторы марша, гуманистическое движение UAnimals, выделили 8 пунктов-требований этой акции, ставших неким манифестом зоозащитников. Среди них — запрет использования животных в сфере развлечений, запрет массовой эвтаназии, отказ от тестирования косметики и парфюмерии на животных.

Через 2 месяца после акции мы встретились с основателем UAnimals Александром Тодорчуком и поговорили с ним о том, что произойдёт, когда меморандум будет воплощён в жизнь, почему зоозащитные законы в Украине не работают и что нужно делать, чтобы жить в гуманном обществе.

Давай начнём с экскурса в историю защиты животных в Украине. Как давно наша страна начала развитие в этом направлении?

На самом деле, в той или иной форме зоозащитное движение существовало довольно давно. Если говорить о структурированных объединения, то ещё в Российской империи функционировали общества, которые помогали бездомным животным. Собственно, так было и в Советском союзе, а также в начале 90-х годов. Понятно, что в зависимости от формы правления в стране было больше то государственных, то общественных инициатив.

А сейчас Украина переживает то, что европейские страны, по моей оценке, пережили где-то в 70-х годах — мы наконец начинаем осознавать, чьи права, собственно, защищаем. Ещё лет 5 назад абсолютное большинство тех, кто называл себя зоозащитниками, интересовались нуждами исключительно бездомных собак и кошек. Почему это проблема? Потому что на некоторых акциях вполне могут стоять люди, которые искренне заботятся о проблемах уличных собак, но которые при этом одеты в мех с ног до головы. И это, конечно, абсурд. Сегодня мы наконец начинаем понимать, что животные — это не только коты и собаки, помощь нужна всем.

Когда 2 года назад UAnimals запускались, насколько часто вы сталкивались со скепсисом и позицией «зачем защищать животных, когда в стране война и есть ещё кого защищать»? Как вы справились с этим?

Лично для себя я быстро нашёл ответ: глобальная гуманность начинается именно с зоозащиты. Нельзя говорить о доброте и помощи на уровне страны, в которой люди посреди города могут просто выбросить котёнка с 10 этажа. С самого начала к активным действиям нашего движения привлекалось очень много ветеранов и волонтёров АТО; выдающейся точкой для меня стала акция «За цирк без животных», которую мы проводили в 2016 году. Тогда пришло очень много активистов, а среди спикеров, бравших слово, были и те, кто только что вернулся из зоны боевых действий. Они рассказывали, что в АТО есть люди, которые, рискуя собственной жизнью, спасали животных и выводили их из зоны обстрела, и все удивлялись тому, что кто-то и во время войны остаётся человеком и готов спасать других, а кто-то, живя в центре мирного города, продолжает поддерживать жестокое отношение к животным.

Что на данном этапе истории UAnimals кажется тебе вашим достижением?

Я всегда очень критически отношусь к таким вещам, если честно. Но глобально, думаю, большая заслуга UAnimals в том, что эта тема вышла в публичный дискурс. Сегодня — независимо от того, кто поддерживает наше движение, а кто нет — тема находится в поле зрения совершенно разных слоёв населения, включая и депутатов, и парламентариев, что очень важно.

Тактично — хорошо, что мы добились нескольких десятков локальных запретов цирков. То, что в Киеве передвижные цирки с животными не могут выступать — это действительно победа. И, наверное, мы достигли некоторых успехов с отказом от использования меха — в этом году мы стали участниками всемирной платформы Fur Free Alliance, и к ней присоединились около десятка украинских брендов. Отдельной победой, конечно, я считаю отказ от меха Oh My Look! и «Кураж Базар». На встрече с Алёной Гудковой я говорил ей, что они сами не понимают, насколько сильно формируют образ прогрессивного киевлянина. Они уже донесли до людей, что тема инклюзии — это нечто, что такого человека не должно пугать, и я рад, что тема меха также будет вписываться в этот образ.

Вы написали 8 пунктов меморандума, который подписывали участники Марша за права животных. Допустим, они все войдут в силу. Что дальше? Какие цели будете ставить после этого?

Знаешь, считается, что целью любой благотворительной и общественной организации должно быть закрытие. Ты должен решить свою задачу и просто прекратить существование. Откровенно говоря, я думаю, нам ещё долго до финального решения всех 8 пунктов меморандума, но, если это случится, вероятно, ключевой функцией UAnimals будет популяризаторская. По крайней мере, так происходит в большинстве европейских стран. Кстати, стоит отметить важное отличие: в Европе активисты занимаются тем, что актуализируют темы, а в Украине мы вынуждены подменять функции государства.

А есть ли страны, где так хорошо налажена политика в сфере зоозащиты, что местные организации уже могут смело самоликвидироваться?

В различных сферах это будут разные страны, но в целом я не могу сказать, что мир уже достиг этого уровня. Вот в Израиле, к примеру, запрещены цирки с животными, перевозки живых животных для продажи, и значительная часть населения — это веганы. В Нидерландах очень хорошо работает экологическое регулирование — сейчас там запретили меховые фермы, и можно наследовать их в этом плане. Но действительно, наверное, ни одна страна ещё не решила эти вопросы до конца. Более того, в общении с иностранцами я понимаю, что мы находимся в гораздо лучшей ситуации относительно возможности изменений, чем они. У нас пространство вокруг прямо-таки просит, чтобы его изменили. А за рубежом общественным активистам иногда нужно по несколько лет на то, чтобы договориться о встрече с министерством и что-то обсудить. У нас это работает по-другому: ты можешь договориться за несколько дней, но никто ничего делать не хочет. И технически доступа к изменениям у нас больше.

Какой из вопросов, которые вы поднимаете, сегодня для Украины является наиболее актуальным?

Поскольку UAnimals в принципе начинались с цирка без животных, это направление остаётся актуальным — мы продолжим работать над локальными запретами. К тому же непонятно, что будет с рабочей группой в Министерстве культуры, которую они создали, потому что, судя по всему, это просто профанация, чтобы затягивать время. Соответственно, мы создаём свою группу в этом направлении и будем работать над этим в правовом поле.

Второе направление, которое находятся в активной фазе, — это мех. Но это не только борьба за запрет меховых ферм, это и работа над уменьшением спроса. Именно над этим мы работаем, привлекая публичных персон и приглашая дизайнеров публично заявить об отказе от меха. Меня часто спрашивают, мол, но этот дизайнер несколько лет не использует мех — так от чего он теперь отказывается? Признаюсь честно, здесь есть несколько моментов. Во-первых, публичное заявление само по себе влияет на большие массы. Во-вторых, некоторые дизайнеры могут не использовать мех просто потому, что это дорогой материал. Поэтому одно дело, когда у тебя нет денег, а другое — заявить, что это принципиальная позиция, и публично подписать документ. Мы когда-то сформулировали словосочетание «кровавое жлобство», которое иллюстрирует наше отношение к меху, и я хочу, чтобы меховая шуба стала чем-то вроде ковра на стене — признаком безвкусицы и, собственно, жлобства.

Наконец, третье направление, на котором мы сейчас делаем первые шаги, — это запрет тестирования косметики на животных в Украине. Мы обсуждаем этот вопрос с МОЗ, и есть сразу 2 документа, которые могут его урегулировать: технический регламент и государственные санитарные нормы, одни из которых могут запретить тестирование, а другие — продажу протестированной косметики. Конечно, есть своё противодействие со стороны косметических компаний, но в Украине эта проблема имеет преимущественно законодательно-бюрократический характер. А вот в России, например, вся косметика, которая завозится из-за рубежа, должна быть протестирована. И суть проблемы в том, что бренды вроде Lush, которые позиционируют себя как эко, не могут гарантировать экологичность своим клиентам в России, потому что на въезде в страну косметику тестируют, и никто не может проверить, как — в пробирке или на животных. В Украине же проблема в бестолковом законодательстве. Но благодаря депутатам мы выяснили, что как минимум 2 института в Украине проводят тестирование на животных — это Львовский и Харьковский медицинские университеты.

Когда-то в интервью ты говорил о том, что, хотя ввели законы, запрещающие жестокое отношение к животным, они всё равно не работают, как надо, потому что непонятно, кто должен их выполнять. Эта проблема до сих пор актуальна?

Да, но на самом деле ещё большая проблема заключается в том, что в Украине этот закон по факту не работает. Я часто привожу этот пример, но для меня это невероятный парадокс: в Украине запрещены дельфинарии без доступа к морской воде, но в то же время они спокойно продолжают работать в Харькове и Трускавце, где морем и не пахнет. Соответственно, это просто нарушение закона. Законом Украины запрещены передвижные цирки и гастроли стационарных цирков, но они продолжают работать. И на это мне в Министерстве культуры говорят: «Ну, вы же понимаете, что это неработающий закон с самого начала».

Почему одной из важнейших наших задач является запуск действенной системы наказания за жестокое отношение к животным? Потому что сейчас полиция в маленьких городах иногда просто не выезжает на такие вызовы. И даже в Киеве, где они в конце концов приезжают, привести кого-то к наказанию практически невозможно. По закону, за жестокое отношение к животным предполагается до 8 лет лишения свободы, а в то же время к реальному наказанию доходило в единичных случаях, в среднем это где-то полгода-год заключения. И происходило это при максимальном давлении со стороны общества.

А находил ли ты исследования, связывающие жестокость к животным с потенциальной жестокостью к людям?

Есть целый ряд исследований, которые проводят параллели между этим. Одним из первых стало определение «триады Макдональда» в 60-х годах прошлого века. Макдональд — это американский психотерапевт, который назвал 3 характеристики, связанные со склонностью к особо тяжким преступлениям. Одна из них — это зоосадизм. Я даже недавно пост писал по этому поводу: когда произошла стрельба в колледже в Керчи, и начали появляться какие-то сведения об этом парне, его соседи вспомнили, что он в детстве вешал котят. Именно поэтому я не могу понять людей, которые как-то оправдывают догхантеров. Ну, это же человек, который получает удовольствие от вида судорог животных, которому нравится их убивать.

Расскажи ещё вот что. Есть мех, против которого мы боремся, но есть и другие материалы животного происхождения — например, шерсть, кожа. Почему война с ними не идёт так активно?

Здесь дело не в том, что мех — наш главный враг. Дело в том, что уменьшить количество жестокости, отказавшись от меха, возможно прямо сейчас: меховая промышленность — замкнутый сам на себе процесс, животных убивают исключительно ради их меха. Следовательно, для того, чтобы меховые фермы прекратили существование, нужно просто отказаться от меха. Точка, это всё.

А в случае с кожей этот процесс очень осложняет то, что она является производной мясной индустрии. Соответственно, надо делать существенно больше шагов. Поэтому вопрос не в том, что принципиальнее, а в том, что на данном этапе более реалистично. И я всегда говорю о том, что давайте отказываться уже хотя бы от чего-то, давайте просто начинать.

Один из пунктов меморандума — отказ от эвтаназии как метода контроля размножения бездомных животных. А какие существуют гуманные альтернативы?

В первую очередь, надо понять один простой факт: животные не становятся бездомными по своей воле. Их вины в этом нет — зато есть вина владельцев и власти, которая не совершает мер по регулированию. Поэтому нужно решать не последствия, а причины. Я считаю так: принимая к себе животное, ты несёшь за него такую же ответственность, как и рождая ребёнка.

Также необходимо стерилизовать бездомных животных. Но есть огромная проблема: в Украине привыкли воровать. Вот, например, во Львове есть программа Animal ID, идентифицирующая бездомных животных. Это почти как социальная сеть — через онлайн-базу можно посмотреть и проверить, где была поймана собака, где её стерилизовали, где чипировали, вакцинировали, кто именно это делал. В Киеве от этой программы просто отморозились, найдя сотню аргументов. Почему? Потому что, когда у тебя есть количество животных и цена одной стерилизации, легко посчитать, сколько денег должно быть на это потрачено. К сожалению, это никому не нравится, особенно потому, что у нас привыкли на стерилизацию одной и той же собаки почему-то тратить деньги дважды.

Как сказал чиновник в одном из украинских городов: «Мы стерилизовали всех бездомных животных, но это не сработало, и они до сих пор размножаются». Очевидно, человек не очень понимает суть стерилизации.

Недавно в медиапространстве прошумела новость о том, что мы уже успешно уничтожили 60% животных. Молодцы. А что делать теперь для того, чтобы не мешать спокойно жить остальным 40%?

Ключевое — понять, что животные — это не ресурс, а наши соседи по планете. Не покупать сувениры, произведённые из редких животных, не участвовать в развлечениях с животными, таких как катание на слонах и тому подобное. Меня всегда удивляет, когда люди говорят что-то типа: «А где же мой ребёнок ещё увидит льва, как не в цирке?» И я всегда задумываюсь: ну, ты же не рассчитываешь увидеть посреди Крещатика кита, так почему ожидаешь увидеть льва? К тому же у украинцев есть все шансы, что дети не увидят уже даже тех животных, которые живут в нашей стране. Вот я, на самом деле, очень мечтаю, чтобы Олег Винник присоединился к кампании по сохранению украинских волков. Ну, смешно, но это факт: на самом маленьком корпоративе, где выступает Винник, собирается больше волчиц, чем осталось в Украине — их сейчас считанные сотни.

Несколько месяцев назад я был в Чернобыле, и там водится очень много диких животных — без всех этих мифов о мутации. А почему их там много? Там нет людей. Так какой ответ на вопрос, что делать? Не трогать. Просто не трогать. И это будет лучшее, что люди могут сделать для животных.